Размышления о «Русской доктрине»: Евразия или Азиопа?

Общественная полемика вокруг введения в школах «Основ православной культуры», продолженная Письмом академиков об угрозе клерикализма, плавно смещается на обсуждение «Русской доктрины» и в целом роли религии и отношений православных и мусульман в России. Данная статья является зачинателем дискуссии в среде мусульманской общественности. Свое видение проблемы представляет Али Вячеслав Полосин.

Преддверие выборов — самое удобное время для презентации идейно-политических проектов: больше внимания прессы, больше шума, больше шансов, что политики, не уверенные в своих силах на традиционном поле, могут рискнуть пойти в обход неординарным путем. Так, созданный уже два года назад «Сергиевский проект», иначе называемый «Русской доктриной», начал медленно продвигаться из экспертной тени к озаренным солнцем власти вершинам политического олимпа.

«Русская доктрина» пошла в массы: она издана 5-тысячным тиражом, а 20 августа состоялось официальное ее рассмотрение на соборных слушаниях Всемирного русского народного собора (ВРНС) в Даниловом монастыре, где в целом она получила одобрение и поддержку.

В чем вкратце суть «Русской доктрины»? Огромный объем сего документа с подробными экономическими и военно-техническими выкладками не дает возможности рассмотрения его целиком в рамках одной статьи. Впрочем, каждый желающий может сам ознакомиться с его полным текстом в Интернете. Поэтому в данном материале мы сосредоточимся на ее квинтэссенции, а именно на идеологическом и религиозном обосновании.

Итак, основные тезисы, которые представляют для наших читателей наибольший интерес:

1. Капитализм как цивилизация ссудного процента себя изживает и вскоре уйдет со сцены. Думаю, для мусульманина в этом выводе ничего необычного нет; исламский мир противостоит такой цивилизации изначально уже 1 400 лет, поэтому она его и не любит.

Авторы пишут: «Ни мусульманская, ни китайская, ни индийская цивилизации пока не сумели доказать, что способны заменить собой умирающий «фонтан» западных технологических новинок. Они умеют отлично работать и тиражировать созданные на Западе технологические чудеса, но при этом весьма слабы в их изобретении. И есть только одна цивилизация, сумевшая создать свой технологический мир без ссудного процента, — Русская цивилизация в ХХ веке. В нынешних условиях уникальный опыт русских позволяет им сменить Запад в качестве технологичного авангарда человечества. Для этого необходимо выдвинуть глобальный проект (по принципу «Спасая Россию, мы спасаем весь мир»), став лидером здоровых сил человечества, совместив в новом проекте наши православные устои и лучшие достижения советского строя».

Однако доказательство приводят более чем сомнительное: «СССР смог самостоятельно, не используя «рыночных» механизмов, создать автаркичную промышленность, завоевать небо и космос, океанические глубины и полюса Земли». А при чем тут «русская цивилизация», которую так старательно изничтожали большевики? Большевики были реальными интернационалистами и реально сумели создать и закрепить в СССР дружбу народов, при этом одинаково подавляя и все присущие этим народам религии. И все достижения науки, техники и культуры при большевиках были достижениями всех народов СССР в единой цивилизации, которая называлась «советской».

Но эта цивилизация, следуя утопическим постулатам о близком Рае на земле, не сумела преодолеть соблазна партийно-бюрократического вмешательства в экономику, что привело к вырождению госаппарата в мафию с последующим обрушением всей государственности. Однако на протяжении 70 лет таланты многих народов огромной страны щедро раскрывались в научной и культурной сферах. Это бесспорный факт, и в подмене «советских достижений» достижениями русского народа кроется серьезная фактографическая и идейная ошибка авторов доктрины.

Вторым уязвимым моментом этого тезиса доктрины является следующий. Советская власть отрицала ссудный процент не потому, что он один ей чем-то не нравился, а потому, что она вообще отрицала все рыночные механизмы торговли, включая и ссудный процент, называя их «капитализмом». Устойчивость советской системы оказалась недолговечной, и авторы доктрины ее не защищают.

Вне советской системы ссудный процент запрещен догматически только в исламском мире, в русской же цивилизации до 1917 года такого запрета как нормы права, как проклятия Божьего, как имманентной догмы общественного сознания, не было. Эта непоследовательность в отношении ростовщичества проявляется в другом разделе доктрины (очевидно, другим автором написанном): «В силу непрестижности банковского дела традиционное купечество занималось им неохотно, поэтому в банках, когда они начали расти по всей России, владельцами оказались в основном иноплеменники. Незадолго перед революцией крупные русские дельцы начали потихоньку прибирать к рукам банки (промышленные дома стали основывать филиальные кредитные учреждения), однако, что называется, спохватились поздно и развить русское банковское дело не успели».

Как видим, тут опять поиск пресловутого «заговора» на избитой почве антисемитизма, но главное — нет решительного отказа от самого принципа, т.е. того «смысла», обрести который хочет доктрина. Доход от ростовщичества в истории России был, в том числе и у православных банкиров, хотя и тяга к отказу от него ради справедливости в народе тоже была. Показателен классический роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», где Раскольников, мечтая о социальной справедливости, убивает именно старуху-процентщицу. Такие позывы в обход рамок религиозного регулирования и привели Россию к потрясениям ХХ века.

В мире существует только одна самодостаточная, устойчивая система ценностей, отрицающая в принципе ссудный процент и сформировавшая при этом мировую цивилизацию, — исламская. Да, сегодня мусульманский мир не на подъеме в культуре и науке, в освоении высоких технологий, и тот научный потенциал, который был создан в нашей стране при советской власти, мог бы вполне дополнить недостающее сегодня у мусульманского мира, а от него можно взять искусство ведения экономики, распределения благ в социальной сфере и обеспечения политики сбережения народа без ссудного процента. Это многовековой бесценный опыт.

Но для этого нужно не декларирование собственного, подчеркнуто национального эксклюзивизма, а нужен поиск близких партнеров, с которыми можно объединиться для создания мощной и реальной самодостаточной модели, где творческие таланты и умение жить без ростовщичества органично присущи всем ее носителям. То есть поиск союза России с исламским миром, к которому даже далеко ходить не надо — он в самой России представлен 20 миллионами ее коренных граждан. Нужен новый субъект геополитики, объединяющий ценности русского народа и других народов, входивших в советский народ, с фундаментальной ценностью мусульманского мира.

Поэтому, на наш взгляд, можно было бы слегка подправить тезис и написать вместо «Русской цивилизации» «Советская цивилизация», а затем вставить продолжение: «И только союз постсоветской российской модели с мусульманской моделью, где ссудный процент запрещен и где 1400 лет успешно существует реальная ему альтернатива, может создать условия для действительно глобального рывка вперед и показать пример решения проблем всему миру».

2. Авторы доктрины пишут: «Нынешняя серьезная переконфигурация мира в геополитическом и геоэкономическом плане в обязательном порядке означает также совершенно новую идейную конфигурацию мира. И в этой новой идейной конфигурации для России как цивилизации открывается новый шанс. На поверхности геополитических реалий конкуренция цивилизаций выступает как борьба глобальных проектов. Таких проектов (равно как и мощных самобытных и самодостаточных цивилизаций, способных претендовать на широкую мировую экспансию прежде всего своих смыслов и ценностей, своего типа нравственности, и только затем уже интересов и сил) не может быть много. Претендентов, реальных и потенциальных, на роль таких игроков в мире — пять-шесть. И в число этих немногих полноправно входит Россия».

Можно вполне согласиться с каждым словом. Но дальше — опять неожиданный, никак не выводимый из предыдущего вывод: «Осознав свою духовную суверенность, на базе традиции и с учетом вызовов времени творчески переосмыслив свою цивилизационную программу, мы можем (и перед лицом Истории — обязаны) сформулировать свой Русский глобальный проект». Но почему только русский? Разве один в поле воин, тем более — в геополитическом поле?

Авторы пишут: «Мы ставили перед собой задачу не изобрести Русскую доктрину, а совершить над собой усилие, чтобы пробиться к себе, своей собственной сущности, своему Я. Нам требуется не учреждение нового государства, а прорыв к традиционному русскому государству. Мощь национально-государственной традиции никуда не исчезла, она дремлет в народе и ждет своего часа — часа пробуждения. И по-настоящему восстановление нашей традиции возможно только в формах новейшего, технологически совершенного и разумного творчества, зорко распознающего самые грозные и острые вызовы новой эпохи и четко отвечающего на них».

В этом тезисе чувствуется некая скрытая полемика с новозаветной притчей о вливании нового вина в старые мехи, попытка оживотворить хтонические силы «матери-земли», дающие мощь Святогору и Илье Муромцу, короче, поворот в прошлое, к ушедшему «золотому веку», характерному для всех серьезных мифологий. Как написал Беранже:

«Господа, если к правде святой

мир дорогу найти не сумеет,

честь безумцу, который навеет

человечеству сон золотой!»

Да, в диалектике движения человек, прежде чем сделать шаг вперед, делает полшага назад, как бы опирается на прошлое, но прошлое не является самодеятельным и живым субъектом, оно мертво, оно не существует. Ничто в прошлом не живет, не дремлет и не просыпается, кроме химер сознания («навии» по-старорусски). Живет только память в настоящем («яви»), и человек лишь сверяется с опытом своих предков, с традицией, чтобы избежать ошибок при движении вперед. С достижениями и ошибками прошлого давайте сверяться, учиться на них, но пытаться пробудить вчерашний день, воскресить мифический «золотой век» разумному человеку не стоит.

Наше предложение авторам доктрины: давайте поучимся опыту из нашей истории, который показывает нам после эпохи Ивана Грозного постепенное возвращение Ислама и российских мусульман на влиятельные позиции в нашем общем российском государстве: от тотального истребления мусульман во второй половине XVI века политика России изменилась к насильственной христианизации, но уже без истребления, в XVII–XVIII веках, к веротерпимости в конце XVIII века, к сотрудничеству, к боевому братству и к мусульманскому дворянству, к участию эмира и хана в интронизации царя в XIX веке, а затем в начале XX века — к героизму мусульманских частей на полях Первой мировой...

Конец XX века впервые после Орды уравнял христиан и мусульман в России. Мусульман меньше, но они активны, пассионарны, их число растет. Может быть, стоит учесть и этот опыт, как безусловно позитивный, и не идти на поводу у тех, кто подстрекает переломить мусульманское сообщество через колено? И развить этот опыт с тем, чтобы прямо заявить: давайте осознаем свое Я как дружную, монолитную семью, большая часть которой принадлежит сегодня к православно-христианской традиции, другая часть — к правоверно-мусульманской традиции!

Эти традиции взаимодополнялись, и сегодня мы пойдем вперед, сверяясь не по штурму Казани Иваном Грозным, а по Брусиловскому прорыву, осуществленному мусульманской конницей и развитому затем русской пехотой. Давайте вместе попросим Никиту Михалкова снять об этом масштабный фильм, который бы показывали по ТВ вместо телесериалов, где «хорошие» блондины убивают «плохих» брюнетов!

Авторы доктрины пишут: «Свобода предполагает не оторванность от всего и вся, а, напротив, нагруженность всех социальных и личных связей человека содержанием и смыслом. Чем больше нагрузка смысла, тем выше степень самосознания самого человека, тем он свободнее и независимее от внешней точки зрения, внешних влияний, от попыток сбить его с толку, тем он духовно аристократичнее... Свободный человек — это не беспризорник, не передвигающийся ползком бомж, а тот, у кого есть дом и родина, кто на коне и во всеоружии. Такая свобода духовной личности достигается постоянным усилием и поддержанием сложнейшей содержательной внутренней жизни».

Согласно исламской доктрине, любые действия человека рассматриваются с точки зрения общественного блага, где личная выгода является второстепенной. Распределение созданного блага осуществляется по принципу справедливости в зависимости от вклада каждого члена общества в производство общественного блага. Ислам поощряет желание человека работать, приобретая мирские блага для обеспечения себя и семьи, и узаконивает стремление к достижению материального благополучия.

Право частной собственности признается как священное и неприкосновенное, а правила передачи ее определены Божественными предписаниями. В то же время накопление богатства ради богатства приводит человека к греховным и незаконным действиям. Ислам же призывает к увеличению благ с целью получения власти над богатством и извлечения выгоды из него.

В Исламе права человека неразрывно взаимосвязаны с обязанностями перед Творцом миров и перед обществом. Никаких абстрактных прав, прав на совершение зла, Ислам не признает. В арабском языке даже нет слова «выбор» вообще, есть «выбор правильного» и есть «неправильное, ошибочное действие». Мера свободы соответствует мере ответственности. Свобода основывается на гарантиях закона Божьего и на собственности. Коран напоминает владельцам разного вида собственности о том, что в действительности они являются лишь временными управляющими того имущества, что даровал им Аллах, Превелик Он и Преславен.

Коран рассматривает богатство как испытание человека на предмет его истинных пристрастий и стремлений. Этот факт заставляет владельца имущества правильно понимать ценность богатства и относится к нему как к средству достижения милости Всевышнего посредством расходования его не только на собственные нужды, но и отдавая часть другим. «Это Он сделал вас наследниками земли и возвысил по степеням одних над другими, чтобы испытать вас в том, что Он даровал вам» (Коран, 6:165).

Вообще, любая исламская норма нацелена на поддержание и защиту одной из пяти основных ценностей шариата: религии, жизни, разума, продолжения рода и собственности. Чем не концепция «сбережения человека»?

И опять вопрос: что здесь несовместимого с православным миропониманием?

Авторы доктрины пишут: «Граница русской нации проходила тогда, проходит и сейчас между теми народностями, которые претендуют на полезное участие в жизни России как целостного политического организма, и теми, чьи интересы лежат исключительно в политической организации своих этносов на их территориях. Иными словами, если кто желает быть своим в доме русской нации, то он приглашается стать родственником — говорить на одном языке, смеяться и плакать над одним и тем же, считать тех, кто здесь, — своими, родными. Родоначальник и основатель дома, а также его нынешний глава признается таковым и для вновь пришедшего «родственника». Если же кто считает себя тут только гостем, то ему следует вести себя соответственно, с уважением, и не рассчитывать на особые льготы и привилегии».

Тут не все справедливо, в Евангелиях о таких вещах с большей любовью написано. Во всяком случае, не проговорено, что родоначальник дома тоже должен смеяться и плакать над одним и тем же со своими — пусть и младшими, но родственниками, и не забывать, что они — родные. Если дополнить, что родственные чувства действуют в обе стороны и исключают высокомерие, тогда будет правильно.

Заключение. Перетягивание каната или новый «Брусиловский прорыв»?

110 лет назад, в 1897 году, когда в общественном сознании граждан Российской империи вовсю раскручивались доктрины «третьего Рима», славянофильства и панславизма, знаменитый русский философ Владимир Соловьев написал стихотворение, которое тогда, наверное, посчитали «очернительским», а всего через два десятилетия оно оказалось пророческим:

Судьбою павшей Византии

Мы научиться не хотим,

И все твердят льстецы России:

Ты — третий Рим, ты — третий Рим!..

О, Русь, забудь былую славу —

Орел двуглавый сокрушен,

И желтым детям на забаву

Даны клочки твоих знамен.

Склонится в трепете и страхе

Кто мог завет любви забыть,

И третий Рим лежит во прахе,

Ну, а четвертому — не быть!

Действительно, Христианство говорит о себе как о религии любви, любви не только к ближним, что свойственно и язычникам, но и к «дальним», к иноверцам. Ислам столь же твердо требует уважения к иноверцам, в первую очередь — к христианам: «Несомненно, убедишься ты, что больше всех дружелюбны к уверовавшим те, кто говорит: “Воистину, христиане мы”. Это потому, что среди них есть ученые и монахи, и потому, что они не горды» (Коран, 5:82). На мой взгляд, главное, что нужно доработать в «Русской доктрине», — это насытить ее духом любви и уважения не к абстрактным идеологемам или фигурам официальной пропаганды прошлых веков, а к реальным соотечественникам: и православным, и правоверным, и всем остальным.

Российские мусульмане, пройдя немалые испытания в своей истории, проявили чудеса терпения и выдержки и сохранили братское отношение к православным христианам. Сейчас мусульманские аналитики, изучая идеологическое творчество наших православных соотечественников, в своих оценках и целях делятся условно на три группы.

Первая, ориентированная на «регионально-этническое развитие Ислама» считает, что надо вовсю противостоять любым попыткам православной клерикализации, введению ОПК в школах, стараться «отгородиться» от Центра региональными законами. Эта группа сильна своей исторической памятью — как им возражать, когда их дедушки и бабушки еще помнят царскую «христианизацию» и сопутствующую ей «русификацию»? Если внедрят насильно ОПК, соответствующая часть уммы будет все равно бороться с ним всеми легальными средствами и конфликтовать, этот процесс будет бесконечным и изматывающим и никак не приведет к укреплению устойчивости общества. Однако отбиваться от чего-то, не предлагая ничего взамен, — не самая сильная позиция.

Вторая группа, наоборот, считает, что «Русская доктрина» и ей подобные — это фактически скопированная с некоторых мусульманских государств модель, идеально подходящая для того, чтобы после демографического прироста мусульман и формирования их элиты легко и естественно заполнить уже подготовленную чужими руками структуру, которую и менять не надо. Поэтому она предлагает не вмешиваться в процессы, дать возможность инициаторам этой и подобных доктрин получить все, что они хотят, а потом, когда общество захочет увидеть результаты, самим начинать действовать.

Третья группа условно может быть названа «евразийской», и ее аргументы частично и представлены в настоящей статье. На базе некоторых идей проф. Льва Гумилева речь идет о мирном, договорном, равночестном союзе православных христиан и правоверных мусульман без перетягивания каната в сторону чьего-то правового доминирования. Хотя, безусловно, общественный вес Православия в российском обществе в целом сегодня больше, это не должно быть поводом к принижению союзника по чести и в его правах. Этот путь позволит избежать и перманентного конфликтного противостояния, описанного в первой позиции, и позволит умме занять пропорциональное и уважительное место во второй позиции, при этом мирно и органично. Поэтому и настоящую статью следует воспринимать как протягивание православным дружеской руки. Представляется, что и проект «Русской доктрины» будет более реален, если он скорректируется в евразийском христианско-мусульманском направлении.

Теперь о трех вариантах участи собственно проекта «Русской доктрины». Первый: инициаторы его продвижения отвергают протянутую им руку мусульман, реализуют экслюзивистский моноконфессиональный проект, ломая мусульманское мнение через колено и обеспечивая декор из нескольких переряженных кряшен, изображающих «мусульманское» одобрение. Церковь предстает в глазах общества как узкоклерикальная группа, стремящаяся к неограниченному влиянию. Умма консолидируется в жесткой оппозиции этой политике и накапливает ресурсы для неизбежной ротации главного носителя этой доктрины. Фанатики доктрины порождают кровавые конфликты русских с нерусскими, смуту с последующим хаосом и угрозой введения внешнего управления территорией бывшей РФ.

Второй вариант. Инициаторы продвижения проекта внешне как бы соглашаются более явственно включить мусульман в этот проект, однако выставляют на первый план тот же декор с переряженными кряшенами и, по сути, продолжают реализовывать моноконфессиональный вариант с обязательными комплиментами в адрес мусульман с занятием ими некоторых символических невлиятельных должностей. Остальная умма по возможности «вставляет палки в колеса», особенно в национальных регионах, подогревая национально-религиозный сепаратизм. Радикализм молодежи усиливается, неформальными лидерами мусульман становятся радикалы. Идет возрастающее «раскачивание лодки».

Третий вариант. Инициаторы продвижения проекта искренне соглашаются скорректировать доктрину по сути и реально включить мусульман в этот проект во всех его компонентах. Клерикалы и с православной, и с мусульманской стороны отдыхают. В этом случае возможен мирный и безболезненный путь ее утверждения и реализации, без национального высокомерия, осуждаемого и Христианством, и Исламом, с высокой степенью общественного согласия.

Какой вариант выберут инициаторы и вдохновители «Русской доктрины», их дело. Озабоченность судьбой нашей Родины, любовь к ней и все нашим согражданам подвигают нас предложить путь наибольшего консенсуса и отказа от религиозного самопревозношения и национал-эксклюзивизма.

Али Вячеслав ПОЛОСИН,
 д. филос. н.

08.02.2008

Материал опубликован в газете «Медина аль-Ислам»,

№ 33 (8-14 сентября 2007 г.) – 34 (15-21 сентября 2007 г.)