RSS | PDA | Архив   Четверг 28 Март 2024 | 1433 х.
 

Концепции национального и исламского государства в Южной Азии

10.03.2008 14:53

История ислама на Южно-Азиатском субконтиненте насчитывает почти 14 столетий. Почти 6 столетий значительная часть региона находилась под властью мусульманских правителей. За это время значительная часть коренного населения перешла в ислам. Кроме того, в Южной Азии осели миллионы переселенцев-мусульман из Центральной Азии и Ближнего Востока. Тем не менее, даже к середине XIX века численность мусульманского населения британской Индии, включавшей в себя почти весть регион, не превышала 25–30%. Мусульмане были расселены на территории Британской Индии не равномерно, в различных районах их численность колебалась от 1 до 100%.

За всю средневековую историю южно-азиатского ислама мусульмане региона никогда не представляли собой единого целого ни в национальном, ни в языковом, ни в политическом, ни в культурном плане. Исламизация разных частей субконтинента происходила в разное время при различных условиях. Но власть над территорией, контролируемой мусульманами, поддерживалась исключительно военной силой. Лишь два раза большая часть субконтинента была объединена под эгидой мусульманских империй – Делийский султанат в период расцвета (XIII–XIV вв.) и Империя Великих Моголов (XVI–XVII вв.). В новое время так называемые мусульманские националисты использовали эти исторические факты в своей пропаганде, декларируя об исключительности южно-азиатских мусульман и об их превосходстве над индусским большинством населения. Даже в период упадка, который предшествовал завоеванию Индии британцами, различные мусульманские правители контролировали около половины территории региона.

Уже в XX веке некоторые исследователи выдвинули тезис о внешнем факторе эскалации коммунализма в регионе в период британского владычества. Согласно этой концепции, в доколониальной Индии как таковой розни между двумя религиозными общинами не существовало, не считая периода мусульманских завоеваний. Однако этот тезис не соответствует действительности. Разумеется, во многих средневековых государствах многие местные правители пытались поддержать равновесие между двумя общинами, чтобы укрепить собственную власть на отдельно взятой территории. Классическим примером такого правителя был падишах Империи Великих Моголов Акбар Великий. Но серьезные противоречия и религиозная нетерпимость между двумя общинами существовала всегда. История приводит сотни фактов геноцида и насильственного обращения индусов в ислам, равно как и преследования мусульман индусскими феодалами.

Британцы, вооружившись классической доктриной «разделяй и властвуй», с самого начала начали сталкивать индусскую и мусульманскую общины субконтинента. Они активно пользовались историческим фактором неприязни общин и искусственно обостряли ситуацию, когда их реальный контроль над страной ослабевал. Сохранив систему крупных феодальных владений и латифундий под эгидой британского престола, британцы зачастую отдавали территории с преимущественно индусским населением под власть мусульманских правителей (в случае Хайдерабада – крупнейшего владения в британской Индии, и ряда других княжеств Центральной и Северной Индии и Гуджарата), а территории с преимущественно мусульманским населением – под власть индусским раджам (в случае Джамму и Кашмира, а также мелких владений в Восточной Бенгалии).

В 1857 году эта доктрина дала сбой, когда произошло так называемое Великое восстание или восстание сипаев. Однако, несмотря на то, что мусульманские и индийские повстанцы сражались вместе, большинство руководителей восстания были мусульманскими феодалами. Британцы активно использовали для подавления восстания военные контингенты наемников-сикхов и ряда индусских княжеств вместо ненадежной колониальной сипайской армии.

Во второй половине XIX века вместе с проникновением в феодальную Индию капитализма стали появляться также религиозно-националистические движения. Если участники восстания сипаев боролись не сколько за единую и независимую Индию, сколько за интересы отдельных феодальных владений, аннексированных британской Ост-индийской компанией, то деятели освободительного движения нового поколения стремились добиться независимости всей страны. Однако это, прежде всего, относилось к представителям индусской общины, когда как большинство мусульман субконтинента не собиралось жить на положении религиозного меньшинства в индусском национальном государстве.

Главными поборниками мусульманского национализма в Южной Азии были представители высших классов мусульманской общины – феодалы, помещики, зарождающаяся буржуазия. Представители низших слоев мусульманского населения сочувствовали этим настроениям под влиянием мусульманского духовенства. Духовенство, фактически, стало основным пропагандистом исламского «национализма». Дело в том, что мулла, особенно в сельских районах с мусульманским населением, всегда был самым авторитетным и уважаемым человеком для односельчан, в отличие от феодалов. В Восточной Бенгалии конфликт между религиозными общинами усугублялся, кроме того тем, что большинство местных помещиков были индусами, а их арендаторы и батраки – мусульмане. Феодальный гнет в восточно-бенгальской деревне стал основной причиной, по которой бенгальские мусульмане в XX веке стали ударной силой мусульманского национального движения. В Южной Азии, кроме того, существовала и продолжает существовать практика, по которой любой мулла может издать фетву, своего рода прецедент в мусульманском праве, нормативный акт или предписание религиозного характера, которая является законом для прихожан его мечети. Это позволяло духовенству осуществлять фактический контроль за рядовыми членами исламской общины. Неудивительно, что первые исламские движения в Британской Индии носили не столько политический, сколько религиозно-просветительский характер, а во главе его стояли представители духовенства.

В начале XX века к движению за самоопределение мусульманской общины подключились светские политические деятели. Мусульманская лига стала первой и основной политической структурой, претендовавшей на представительство интересов всей мусульманской общины субконтинента. Организация была основана в 1906 году в Дакке группой крупных землевладельцев во главе с навабом Дакки Салимуллой. Достаточно продолжительное время Мусульманская лига оставалась представительством крупных землевладельцев-мусульман, которые опасались потерять свои владения в случае, если к власти в стране придут индийские националисты из числа сторонников Индийского Национального конгресса. Постепенно в Мусульманскую лигу вливались представители набирающей силы мусульманской буржуазии. Новые популярные лидеры, такие как Мохаммад Али Джинна и Абул Кашим Фазлул Хак (Шер-и-Бангла), могли привлечь на свою сторону миллионы южно-азиатских мусульман[1].

В конце 30-х годов XX века М.А. Джинна сформулировал теорию   «двух наций» (в границах Британской Индии: мусульманской и индусской), которая была сразу взята на вооружение руководителями Мусульманской лиги. В случае предоставления независимости Индии, каждая нация должна проживать в собственном независимом государстве. Сравнивать теорию двух наций с национальной доктриной Конгресса весьма проблематично, ввиду того, что ни индусской, ни мусульманской нации на тот момент в Южной Азии не существовало.

Мусульманская община в Южной Азии была и остается такой же многонациональной и многоязыкой, как и индусская, не говоря еще и о социально-экономических различиях между различными национальными группами внутри исламской общины. Практически в каждой провинции Британской Индии проживали мусульмане, причем, как правило, это были местные жители, носители местных языков. Подавляющее большинство мусульман проживало в Северо-Западной пограничной провинции (пуштуны), Белуджистане, Синде. Больше половины мусульман от общей численности населения проживало в Пенджабе (наряду с индусами и сикхами), Джамму и Кашмире, а также в Бенгалии. Значительное мусульманское меньшинство также проживало в Соединенных провинциях (ныне индийский штат Уттар-Прадеш), Бихаре, Гуджрате, княжествах Траванкур (ныне индийский штат Керала), Хайдерабад (ныне индийский штат Андхра-Прадеш), Майсур (ныне индийский штат Карнатака) провинциях Бомбей (ныне индийский штат Махараштра) и Мадрас (ныне индийский штат Тамилнаду). В столице Британской Индии Дели мусульман было более 50%.

Мусульмане в разных частях субконтинента говорили на разных языках, отличались внешне, имели различные обычаи, традиции и уклад жизни. Создать единую нацию, а тем более независимое государство, из неравномерно расселенных на субконтиненте мусульманских общин. Представители некоторых мусульманских народов Индии жили в сопредельных странах, в частности, белуджи в Иране и пуштуны в Афганистане. Среди этих ираноязычных народов были популярны идеи воссоединения с соотечественниками. Впоследствии правительство Афганистана неоднократно требовало от Пакистана вернуть ему несправедливо отторгнутую британцами Северо-Западную пограничную провинцию, населенную преимущественно титульной народностью Афганистана – пуштунами. Эти факты не могли не осложнить отношения «исламского государства» в бывшей Британской Индии с его исламскими средне-восточными соседями. Основные центры исламской культуры в Индии и столицы крупнейших мусульманских государств (Дели, Лакхнау, Агра, Алигарх, Аллахабад, Файзабад, Хайдерабад и другие) располагались в областях с преимущественно индусским населением. Мусульмане, жители этих городов и их окрестностей говорили на языке урду, фактически на одном из диалектов языка хинди с арабской письменностью. Именно этот язык стал позже государственным языком Пакистана, хотя большинство его носителей-мусульман остались после размежевания в 1947 году в Индии.

Однако у лидеров Мусульманской лиги был неоспоримый аргумент в пользу их теории – наличие в составе Британской Индии провинций и исторических областей, населенных преимущественно мусульманами. Мусульманское население этих областей веками управлялось мусульманскими правителями и считало свои области также мусульманскими. Перспектива стать многомиллионными национальными меньшинствами в огромном государстве, где у руля власти стояли бы индусы, их не устраивало. Кроме того, западные мусульманские районы Индии отчасти в экономическом, географическом, лингвистическом и культурном планах тяготели больше к странам Центральной, нежели Южной, Азии. Так, практически, вся территория нынешнего Пакистана была завоевана арабскими завоевателями и включена в состав Арабского халифата еще в VII веке н.э. Исламизация этих областей началась раньше, чем в других районах Индии, и пустила там более глубокие корни[2].

По словам М.А. Джинны, государство мусульман субконтинента должно было иметь какую-то территорию, достаточную, чтобы вместить всю общину. В первую очередь речь шла об областях с преимущественно мусульманским населением, которые должны были стать основой нового исламского государства в Южной Азии. Тот факт, что новое государство будет состоять из разрозненных, не имеющих прямого сообщения, территорий не брался в расчет. Главное для Мусульманской лиги было – не быть поглощенной Индией. Фактически Джинна заявлял о том, что в Южной Азии мусульмане это не просто последователи отдельно взятой мировой религии – это нация[3].

Теория двух наций на практике способствовала размежеванию в 1947 году отельных народов субконтинента (хиндустанцев, бенгальцев, пенджабцев и других) по религиозному и территориальному признакам. Таким образом, эта политическая доктрина фактически расколола целые многомиллионные народы и территории их проживания, нарушив экономические, социально-политические и культурные связи, и не создав как таковой единой исламской нации в Южной Азии.

Оценки деятельности собственно Мусульманской лиги в 30–40-е годы, накануне независимости и размежевания Британской Индии весьма противоречивы. Ряд индийских исследователей обвиняют основателей Пакистана в сотрудничестве с колонизаторами и в саботаже освободительной борьбы. То есть, если индийские освободительные политические силы (Национальный Конгресс и другие партии) были последовательными борцами за независимость субконтинента, то мусульманские партии и движения, напротив, вольно или невольно помогали своими сепаратными устремлениями подорвать освободительную борьбу народов Южной Азии. Бангладешские исследователи и публицисты отчасти соглашаются с индийцами, настаивая на том, что только восточно-бенгальский актив Мусульманской лиги проводил последовательную антиколониальную политику наряду с защитой мусульманского населения Бенгалии от эксплуатации со стороны верхушки индусского общества провинции, доминировавшей в Бенгалии под покровительством британцев, вплоть до с середины XVIII века, вплоть до 30-х годов[4]. По мнению этих авторов, население провинций Западного Пакистана не проявляло достаточного участия в антиколониальной борьбе с британцами. Само возникновение независимого Пакистана во многом заслуга, прежде всего, бенгальцев-мусульман. Эта точка зрения отчасти подтверждается фактами, но все же не стоит недооценивать вклад мусульманских народов Западной Индии в достижении политической независимости от британского владычества в рамках единого Пакистана.

Таким образом, до 1947 года единственным фактором, объединяющим мусульманские народы субконтинента, была ни сколько религиозная солидарность, сколько общее стремление не входить в состав независимой Индии. Принятие руководством Мусульманской лиги Лахорской декларации 1940 года о создании исламского государства в Британской Индии положило начало размежеванию, произошедшему в августе 1947 года. Первоначально, по тексту декларации, таких государств должно было быть два. То есть уже в 1940 году предусматривалась создание исламского государства на востоке Индии (современного Бангладеш)[5]. Однако впоследствии некоторые руководители Мусульманской лиги внесли свои коррективы в проект и выдвинули идею единого южно-азиатского исламского государства Пакистан (в переводе с хинди/урду «страна чистых»).

Само размежевание было проведено без должного учета особенностей расселения народов субконтинента, не говоря об отсутствии демократической процедуры (референдума или плебейсцита). Разделение носило в целом антидемократический характер, особенно в отношении самоопределения княжеств. Любой феодал получил право выбрать государство (Индию или Пакистан), в состав которого он желал бы включить свои владения, без согласия своих подданных. Эти факторы привели к настоящей гуманитарной катастрофе в Южной Азии, в результате которой миллионы людей погибли в ходе коммуналистских столкновений, и десятки миллионов оказались вынужденно переселенными лицами, покинувшими места своего проживания.

Новое государство Пакистан (до 1956 года – доминион Великобритании, а после – Исламская республика Пакистан) не смогло вместить в себя все мусульманское население Южной Азии. Почти половина мусульман региона осталась в Индии (около 10–12% населения), что позволило Индии стать третьей страной по численности мусульманского населения после Пакистана и Индонезии. Население нового государства состояло из шести крупных этнических групп: бенгальцев, пенджабцев, синдхов, пуштунов, белуджей, урдуговорящих мухаджиров (хиндустанцев-переселенцев), кашмирцев (в так называемом государстве «Азад Кашмир», фактически представляющим собой часть бывшего княжества Джамму и Кашмир, оккупированного пакистанской армией) и некоторых более мелких народностей.

В таком перенаселенном и многонациональном государстве не было как таковой титульной нации. Носители государственного языка урду, провозглашенного таковым М.А. Джинной в 1948 году, составляли всего не более 8% от общего числа населения. Абсолютное их большинство проживало в ряде крупных городов Западного Пакистана, несколько сот тысяч переселенцев из Индии также проживало в Восточном Пакистане. По ряду причин мухаджиры, точнее их элита, заняли нишу титульной нации. Ряд руководителей страны за ее историю, в том числе нынешний президент Первез Мушарраф и военный диктатор Зия-уль Хак, правивший Пакистаном с 1978 по 1988 гг., были мухаджирами. Помимо мухаджиров роль «титульной нации» также выполняли пенджабцы, крупнейшая народность Западного Пакистана, и, отчасти, синдхи (Зульфикар Али Бхутто, президент Пакистана с 1972 по 1977 гг., и его дочь Беназир Бхутто, премьер-министр 1988–1990 и 1993–1997 гг., были представителями этой национальной группы).

Однако более половины населения единого Пакистана составляли бенгальцы, проживавшие в Восточном Пакистане (до 1956 года – провинция Восточная Бенгалия). По логике именно бенгальцы должны были стать титульной нацией нового исламского государства. Однако в первые годы существования Пакистана, бенгальцы стали, по сути, изгоями в многонациональном государстве. Первые десять лет существования Пакистана бенгальский язык даже не был государственным (таковым он стал только в 1957 году). Именно языковое движение в Восточном Пакистане (за придание бенгальскому языку статуса государственного) в конце 40-х начале 50-х годов, стало первым серьезным доказательством несостоятельности теории «двух наций» Джинны[6].

Языковое движение в Восточном Пакистане, тем самым, стало подлинно национальным движением внутри Пакистана. Еще раньше похожее движение наблюдалось среди пуштунов в Северо-Западной пограничной провинции. В 1947 году там даже был проведен референдум по вопросу вхождения в Пакистан (такой же референдум был проведен в округе Силхет на северо-востоке Восточного Пакистана). Однако именно национальное движение восточных бенгальцев создавало реальную угрозу распада Пакистана и отделения его восточной части. После размежевания с Индией межнациональные противоречия внутри Пакистана дали о себе знать. Даже в Западном Пакистане сепаратистское движение вскоре появилось и в Белуджистане. Напряжение там сильно возросло после объединения всех провинций, областей и княжеств в единую Западную провинцию в 1956 году.

Что касается Восточного Пакистана, то его население чувствовало себя не полноценными гражданами. Восточная провинция была менее экономически развитой, на нее выделялось меньше государственных средств, хотя бенгальский джут являлся одной из главных статей экспорта и поступления в казну единого Пакистана. Бенгальцы были представлены в госаппарате и армии не пропорционально численности населения. Лишь однажды в 1956–1957 году правительство единого Пакистана возглавил основатель и председатель партии бенгальских националистов Народная лига («Авами лиг») Хоссейн Шахид Судхаварди, но его правительство было у власти менее года. Доля бенгальского бизнеса в экономике страны была незначительной. Большинство крупных предприятий в Восточном Пакистане контролировалось не бенгальцами. Помимо этого в целом представители западно-пакистанской элиты не скрывали своего пренебрежения к жителям восточной провинции, называя их новообращенными и не настоящими мусульманами. В той или иной форме бенгальцы подвергались расовой дискриминации со стороны сограждан из западной провинции[7].

В 50-е, 60-е годы руководство Пакистана в Карачи пошло на некоторые уступки жителям восточной провинции, но они явно не хотели делиться властью с бенгальскими националистами, которые пользовались популярностью на востоке страны. Ряд пакистанских исследователей до сих пор обвиняют бенгальцев в нелояльности своему государству, иногда даже называя их «ненастоящими» мусульманами и «неверными». Позже, в годы войны за независимость Бангладеш в 1971 году, пакистанские власти открыто называли всех мусульман-бенгальцев, вставших на сторону повстанцев, предателями Ислама. Другие исследователи обвиняли индусское меньшинство в Восточном Пакистане (по состоянию на 1947 год более 25% населения Восточной Бенгалии составляли индусы) в антиисламской и антипакистанской агитации среди бенгальцев-мусульман[8]. Неудивительно, что в период войны за независимость Бангладеш индусская община Бангладеш наиболее пострадала от террора пакистанской военной хунты во главе с Яхья Ханом.

Тем не менее, индусы сыграли не маловажную, но не основную роль в изменении настроений бенгальцев-мусульман и в побуждении их к борьбе за создание собственного национального государства. Сами лидеры Народной лиги и других восточно-бенгальских партий вплоть до начала 70-х годов заявляли, что, в принципе, не имели ничего против существования единого Пакистана, но требовали от своих сограждан из западной провинции уравнять их в фактических правах, а также предоставить полную и широкую автономию восточной провинции. Однако с каждым годом существования единого Пакистана бенгальские националисты вдвигали все новые требования сепаратистского характера. Собственно сама партия Народная лига была основана в 1949 году (как Народная Мусульманская лига) бывшими руководителями бенгальского провинциального отделения Мусульманской лиги, ее студенческого и молодежного крыльев во главе с Х.Ш. Судхаварди (в 1946–1947 гг. – глава провинциального правительства единой Бенгалии). Однако постепенно партия избавилась от приставки «мусульманская» и превратилась в секулярную, националистическую, левоцентристскую политическую структуру, возглавившую позже освободительную борьбу восточно-бенгальского народа.

Таким образом, всего за несколько лет настроения большей части бенгальского населения Пакистана изменились от панисламистских до крайне националистических. С достижением независимости, однако, вопрос о роли ислама в государственном устройстве страны остался актуальным. В первые годы секулярного режима Народной лиги под руководством Шейха Муджибура Рахмана, значительная часть населения разочаровалась в политике секулярного национализма. Вопреки опасениям  ряда руководителей Западного Пакистана индийские войска, введенные в Восточный Пакистан в декабре 1971 года, были выведены уже через 3 месяца, а Индия не аннексировала бывшую восточную провинцию Пакистана. Но руководство нового государства не смогло решить острейшие социально-экономические проблемы и полностью восстановить общественный порядок в стране, либо его методы разрешения этих проблем не устраивали значительную часть населения Бангладеш.

В результате пришедший к власти вскоре после серии государственных переворотов генерал Зияур Рахман предложил новую политическую и идеологическую базу – так называемый бангладешский национализм. Сохранив частично идею бенгальского национализма, бангладешский национализм дистанцировал бенгальцев-мусульман от бенгальцев-индусов, граждан Индии, а, следовательно, дистанцировал Бангладеш от Индии. В отличие от концепции секулярных партий, вроде Народной лиги, концепция Националистической партии Бангладеш (НПБ), созданной З. Рахмном в конце 70-х годов, отводила большую роль исламу не только как религии большинства населения, но и как части государственной идеологии[9]. В последствии эта концепция получила свое развитие при режиме генерала Хоссейна Мохаммеда Эршада и его Национальной партии, когда в конституции страны был закреплен статус ислама, как государственной религии.

Подобный национализм с религиозной исламской составляющей типичен для ряда мусульманских стран с республиканской формой правления Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока. Тогда как секулярный национализм Народной лиги имеет некоторые параллели с официальной доктриной Турецкой республики, которая добилась за 80 лет наибольших успехов секуляризации общества по сравнению с другими мусульманскими странами. В Бангладеш за последние 30 лет наблюдаются обратные тенденции отхода от секуляризма.

Если идеология «национализма» остается господствующей в Бангладеш и по сей день, то в многонациональном Пакистане она по-прежнему не представляется реальной. После поражения в войне 1971 года руководство Пакистана во главе с З.А. Бхутто и его Пакистанской народной партией стояло перед дилеммой как сохранить территориальную целостность оставшейся части страны и сплотить все народы Пакистана. Бхутто не удалось претворить в жизнь свою идею о превращении Пакистана в либеральное исламское государство. Представители расколотой Мусульманской лиги и более радикальных исламских и клерикальных партий видели причиной политического и идеологического кризиса в излишнем уровне светскости во всех сферах жизни страны. Значительная часть армейской верхушки также поддерживало эти настроения, что привело, в конце концов, к государственному перевороту в 1977 году и установления военно-технократического режима во главе с генералом Зия-уль-Хаком.

В период режима Зия-уль-Хака в стране наблюдалась резкая радикализация политики в направлении к тотальной исламизации. Это, по сути, была повторная попытка создать в границах Пакистан единую исламскую нацию. Не последнюю роль тут сыграл и внешний фактор, а именно исламская революция в соседнем Иране и гражданская война и ввод советских войск в соседний Афганистан. Режиму Зия-уль-Хака удалось убедить большинство населения страны в поддержке исламских моджахедов в соседнем государстве, а также в необходимости усиления роли ислама и исламских традиций во всех сферах жизни государства. Конечно, помимо поддержки радикального духовенства основной опорой режима З. Хака были вооруженные силы страны, а также личность самого президента.

Однако после его гибели в 1988 году последующие режимы Б. Бхутто, Н. Шарифа, П. Мушаррафа отошли от жесткой линии исламизма З. Хака. Тем не менее, значительная часть населения страны особенно в Северо-Западной провинции и Белуджистане продолжает разделять взгляды Зия-уль-Хака, что подтвердилось в ходе недавних выборов в законодательные органы вышеназванных провинций, где к власти пришли радикальные исламские партии. Режим нынешнего президента П. Мушаррафа, пошедшего скорее по пути Айюб Хана (президента в 1957–1969 гг.), чем Зия-уль-Хака, сталкивается с жесткой оппозицией как со стороны более либеральных сил в лице сторонников бывших премьер-министров Н. Шарифа и Б. Бхутто, так и со стороны радикальных исламских партий. Сепаратизм, сопровождаемый ростом террористической активности, имеющими место как раз на национальных окраинах – в Белуджистане и Северо-Западной пограничной провинции, остается острейшими проблемами сегодняшнего Пакистана.

Таким образом, более чем за 65 лет, с момента появлении теории исламской нации и подписания Лахорской декларации, идеи Мохаммеда Али Джинны так и не были воплощены в жизнь. Согласно Лахорской декларации, в Южной Азии существуют два мусульманских государства, которые ослаблены внутренними противоречиями, сложным социально-экономическим положением, высоким уровнем коррупции и дестабилизирующей деятельностью ряда радикальных исламистских партий и группировок. Индия добилась за тот же период времени гораздо больших успехов в развитии и, несмотря на крайнюю пестроту национального состава населения, многоязычность и сепаратизм в ряде отдаленных районов, сохраняет территориальную целостность и некое подобие национального единства. В современном Пакистане, напротив, центробежные тенденции только набирают силу, а исламизация на  государственном уровне доказала свою полную несостоятельность в их преодолении.

Библиография.

G.W.Choudhury, Islam and the Modern Muslim World, London, 1993.

Bernard Hours, Islam and Development in Bangladesh (L’Islam et Developpement au Bangladesh), Paris, 1995.

Nehal Karim, The Emergence of Nationalism in Bangladesh, Dhaka, 1992.

Barbara D. Metcalf, Essays on Muslims in India and Pakistan, New Delhi, 2004.

Abdul Rahman Siddiqi, East Pakistan. The Endgame. An Onlooker’s Journal 1969–1971, Karachi, 2004.

Mohammad Solaiman, Politics of Islamization in Bangladesh, The Journal of Political Science Association, Dhaka, 1995.

Ярослав Павлов,
аспирант ННГУ


[1] Bernard Hours, Islam and Development in Bangladesh (L’Islam et Developpement au Bangladesh), Paris, 1995, p. 17.

[2] Barbara D. Metcalf, Essays on Muslims in India and Pakistan, New Delhi, 2004, p. 199.

[3] Barbara D. Metcalf, Essays on Muslims in India and Pakistan, New Delhi, 2004.

[4] Bernard Hours, Islam and Development in Bangladesh (L’Islam et Developpement au Bangladesh), Paris, 1995, p. 23.

[5] Nehal Karim, The Emergence of Nationalism in Bangladesh, Dhaka, 1992, p. 34.

[6] Nehal Karim, The Emergence of Nationalism in Bangladesh, Dhaka, 1992, p. 42.

[7] Nehal Karim, The Emergence of Nationalism in Bangladesh, Dhaka, 1992, p. 162.

[8] Abdul Rahman Siddiqi, East Pakistan. The Endgame. An Onlooker’s Journal 1969–1971, Karachi, 2004, p. 65/

[9] Hours, Islam and Development in Bangladesh (L’Islam et Developpement au Bangladesh), Paris, 1995, p. 29 

Опубликовано в «Ислам в современном мире: внутригосударственный и международно-политический аспекты: ежеквартальный альманах».
Вып. 9-10 / Н. Новгород: Издательский дом «Медина», 2007

10.03.2008

Ссылки по теме:

Исламская интеграция

Борьба нового и старого в Исламе

Puppet-show мирового демократического правительства. На главные роли приглашены мусульманские страны

Вы можете поместить ссылку на этот материал в свой блог, скопировав код ниже:

Для блога/форума/сайта:

< Код для вставки

Просмотр


Прямая ссылка на материал:
<a href="http://www.islamrf.ru/news/analytics/politics/1982/">ISLAMRF.RU: Концепции национального и исламского государства в Южной Азии</a>