Добрый дядя Николай. Рецензия на фильм Никиты Михалкова «12»

Никита Михалков известен как очень талантливый режиссер, претендующий на статус придворного трубадура русской национальной идеи. Его последний фильм «12» вновь подтвердил и его талант, и его притязания на вожделенный статус.

За основу сюжета картины взята дискуссия 12 присяжных заседателей, которые должны решить судьбу чеченского подростка, обвиняемого в убийстве приемного отца — русского офицера, участника спецопераций в Чечне. Однако тема Чечни в фильме затрагивается лишь общим фоном, фактически нужным только для того, чтобы размотать весь запутанный клубок российской действительности. Через рассуждения присяжных и их собственные жизненные истории пред зрителем вырисовывается рельефный слепок населения страны. Чечня становится лишь поводом перейти от заявленной темы «закон, справедливость и милосердие» к рассуждениям в целом о России. Таков внешний пласт фильма. Однако под ним закамуфлировано нечто большее — попытка обрисовать михалковское видение русской национальной идеи.

Для того чтобы прочесть послание Михалкова на эту тему необходимо понимать, что у любого талантливого режиссера в картине все продумано до мелочей. Поэтому главные герои картины — присяжные — это не просто представители разных социальных слоев, как полагают некоторые критики. В их образах выражено гораздо большее. Судьба подростка собрала за одним столом представителей разных мировоззрений, более того — разных миров, на стыке которых и стоит нынешняя Россия.

Стоит обратить внимание на то, как герои рассажены за столом заседания. Во главу стола Михалков сажает, естественно, себя в роли художника и отставного русского офицера — живого воплощения национальной русской идеи. Напротив — безликого эпигона Запада, пустоцветного представителя «демократических сил» (единственный присяжный, образ которого так и не был никак конкретизирован). Это два полюса, две полярные позиции, от которых двумя меридианами тянется весь спектр российского общества. По правую руку от Михалкова выстроились те, кто в том или ином виде олицетворяет его виденье русской идеи: актер (интеллигенция), таксист (простой народ), новорусский меценат (русский национальный бизнес), защитник коммунистов (люди идеи), хохол (славянские братские народы). Слева — те, кто не вписывается в эту идиллию: еврей, кавказец, западник (продюсер — выпускник Гарварда), предатель (инженер, продавший свои технологии за рубеж) и безыдейный приспособленец (строитель, знающий хитроумные преступные схемы).

Рассортировав главных героев друг против друга Михалков, надо отдать ему должное, не идеализирует своих, и не демонизирует тех, кто оказался напротив них. У каждого есть своя правда, как бы говорит режиссер, и каждого по-своему можно понять. Вообще деление героев на два лагеря малозаметно, и его не сразу можно осознать. Но все же режиссер четко отличает своих от чужих из всяких там «баку-шмаку».

Более того, всегда надо помнить угрозу, исходящую от них. Устами своих героев Михалков говорит, что Москва — «это уже не наш город!», что «они [кавказцы] — сволочи», и что они «захватили все!», а «мы [русские] для них добыча». При этом Михалков явственно предупреждает, что не следует строить иллюзии по поводу интеграции приезжих: внутри каждого из них всегда будет жить первобытный зверь, дикарь, спрятавшийся под костюмом цивильного человека. Когда один из присяжных, кавказец-хирург, окончивший медицинский институт с красным дипломом, берет в руки нож, орудие преступления, этот зверь, дремлющий доселе внутри него, ощутив в ладони холодную сталь, неожиданно просыпается. Воспитанный и интеллигентный врач вдруг начинает умело вертеть в руке орудие преступления и показывает несмышленому в таких делах русскому таксисту, как на самом деле надо перерезать горло, вырывать кишки и пробивать грудную клетку, а в довершении танцует лезгинку и эффектным броском метко вонзает нож перед носом другого присяжного. Лишь выпустив из рук оружие хирург опомнился, виновато извинился и вновь надел на себя цивилизованную маску приличия.

При таком отношении к «диким» народам становится понятным и другой посыл режиссера: оправдание былых имперских посягательств России. Когда невиновность чеченского юноши стала очевидной для всех присяжных без исключения, именно герой Михалкова (русский офицер) остался единственным, кто проголосовал против его освобождения. Свое странное решение офицер в отставке объяснил заботливым милосердием, мол, вне тюрьмы мальчишка попадет во враждебный мир, а «в тюрьме он дольше проживет, чем на свободе». Аналогичными заботливыми рассуждениями прежде оправдывалась «просветительская» роль стран-колонизаторов. Но и сегодня Михалков продолжает былые имперские идеи: именно его герой предлагает стать для восемнадцатилетнего (!) чеченца дядей Николаем вместо дяди Володи, его покойного отчима. Русский народ как старший брат для малых народов империи.

Русская идея — это клин, раскалывающий страну на множество осколков. Михалкову давно пора снять фильм не о русской, а о российской идее, о том, что все мы — равноправный единый народ, сыны единого Отечества. Ну а для начала пусть снимет документальный фильм о чеченце — директоре детского дома под Ярославлем, который воспитывает брошенных русских детей спивающейся России… России, радостными овациями встречающей красивую идиллию «12» про доброго дядю Николая…

Рустам Батыр

На иллюстрации: Фрагмент киноафиши фильма "12"