Курбан-байрам (из записок маленького администратора)

В 1899 году журнал «Исторический вестник» опубликовал «записки маленького администратора». Их автор, Михаил Дандевиль, служил в 189* году в Атекском приставстве Закаспийской области. Аул, где жил Дандевиль, был населен туркменами Али-Эли и считался самым большим в приставстве. Живя среди людей другой веры, Дандевиль открывал для себя иной мир, другие привычки и обычаи. В один из апрельских дней 189* года пристава пригласили на праздник Курбан-байрама. Увиденное на праздневстве и легло в основу его записок: «Я не историк и не археолог, а потому и отказываюсь делать какие бы то ни было предположения: я передал только то, что видел, когда служил в Атеке и что слышал от туркмен в праздник Курбан-Байрама 1311 г. геджры».

– Господин капитан, завтра Курбан-Байрам? – как-то вопросительно сказал мне переводчик Ших-Мурад в один из теплых, весенних вечеров 189* года, когда, окончив опрос просителей, я собирался отпустить его домой. Еще не было года, как я принял Атекское приставство Закаспийской области и хотя, конечно знал, что Курбан-Байрам самый большой из магометанских праздников, но был весьма удивлен таким напоминанием моего переводчика, а потому спросил в свою очередь.

– Ну, так что же? Мне-то что?..

– Разве не пойдешь поздравлять старшин?

– Н-да... Поздравлять?

В недоумении развел я руками, не зная идти или не идти, принять это или нет.

Зная же радушие и гостеприимство туркмен, я заранее был уверен, что вся эта процедура займет у меня целый день и оторвет от спешной работы. Последнее соображение еще больше увеличило мое колебание, но следующие слова Ших-Мурада сразу их разрешили.

– Господин капитан, все пристава хотят поздравлять, – заявил он и, усмехнувшись, добавил: – адат такой!..

– Если адат, так я...

Но переводчик перебил меня и для олной убедительности прибавил:

– Вы хотели, господин капитан, плащ Магомета посмотреть, он только раз в году, завтра, показывается...

Давно я слышал и от всезнающего старика переводчика, здешнего старожила, и от самих туркмен, что у одного из жителей отделения Юз-Баши, Джафара-Хаджа-Измаил-Оглы, сохраняется плащ Магомета, служащий предметом поклонения якобы для всех туркмен области. Присутствие такой магометанской святыни в незначительном туркменском ауле, конечно, могло показаться весьма странным, но мне все-таки хотелось посмотреть на нее и главное хотелось увидеть самому, каким почтением она пользуется среди туземцев. Джафара-Хаджа я знал за одного из самых правдивых и честных туркмен; был уверен, что он сам-то нисколько не сомневался в исторической правде принадлежащей ему вещи; видел так же, что и все старики отделения Юз-Баши относятся к этому плащу, даже в разговоре, с полным благоговением, но мне хотелось проверить, пользуется ли он таким же почтением среди других туземцев, и верят ли они в его подлинность <...>.

Не желая ждать на солнце, я вошел через небольшой коридорчик на широкий двор с прудом посредине, с целым леском розовых кустов, стоящих в цвету, у одной из стен, с двумя старыми, развесистыми ивами в углу. В тени одной из них, на ковре, снявши кауши (туфли), обратившись на юго-восток, по направлению к Мекке, стояли на коленях все старики отделения со старшиной и муллой во главе и ритмически важно проделывали все рака'аты намаза. Некоторые из них, конечно, видели меня, но никто не обернулся, никто не прервал. Совершивши последний рака'ат, они молча встали, оправились, надели кауши, и только тогда красивый, громадного роста, плечистый Пир-Назар с приветливою, симпатичною улыбкой на своем умном, честном, энергичном лице подошел ко мне, поблагодарил за поздравление и посещение, посадил на заранее приготовленное место и отправился распоряжаться по хозяйству. Поздоровавшись со всеми стариками, я прямо обратился к рядом со мною сидящему Джафар-Ходжа с просьбой показать мне плащ Магомета. Высокий, худой, степенный и важный, всеми уважаемый Ходжа медленно оглянул спокойными, задумчивыми глазами всех стариков и подумав, после небольшой паузы, отчетливо произнес: – Если ты хочешь посмотреть, господин, – изволь, он только раз в год и показывается в «Курбан-Байрам». – Не спеша обернулся он и полушепотом отдал приказание стоящим сзади молодым парням, которые быстро вышли в ворота. Воцарилось томительное молчание. Присутствующие, опустив глаза, приняли тот сосредоточенный торжественный вид, который является у людей, готовящихся к принятию или лицезрению чего-либо глубоко религиозного и дорогого для них. Эта торжественность повлияла и на мою молодежь – джигитов, которые молча и серьезно стояли сзади меня. Я взглянул на Ата-Мурада; желая угодить старикам, он сидел, потупив глаза, и только чуть заметная саркастическая улыбка кривила его тонкие губы. После довольно продолжительного отсутствия двое из ушедших парней внесли длинный, русского изделия, деревянный зеленый сундук, обитый в клетку железными полосами, и опустили его перед Джафар-Ходжа. Легкий вздох пронесся среди присутствующих: они оправились и с любопытством и благоговением подвинулись к середине, где стоял сундук. Ходжа медленно вынул ключ, со звоном повернул его в замке, но раньше, чем открыть крышку, совершил первый рака'ат; его примеру последовали и все старики. С полным почтением вынул он из сундука четыре палки. Не желая прикосновением руки неверного осквернять их святыню, я мог только рассматривать их. Длиною около двух аршин они мне показались сделанными из бамбука; каждая из них в нескольких местах была перевита тонкой медной проволокой, а на одном конце они были украшены простыми медными же набалдашниками. Покамест я рассматривал эти трости, видимо, что они исполняли когда-то такое назначение, недоумевая, кому они раньше могли принадлежать, Джафар-Ходжа вынул довольно объемистый мягкий узел, завернутый в белый, шелковый платок и медленно начал его развязывать. За первым платком оказался второй, третий и т. д. Всего я насчитал тридцать шесть шелковых, совершенно новых, очень хорошего качества платков всевозможных цветов, рисунков и производства. Здесь были и персидские, и бухарские, и самаркандские и даже один или два русских платка. Наконец развернут и последний из них, и присутствующим показан плащ пророка Магомета. Это был, как я мог заключить, опять таки на глаз – стеганный на вате, весьма и весьма древний, шелковый (материя была весьма высокого качества) халат или что-то в роде него, – цвета крем. Сложенный в несколько раз, он должен был быть весьма большим и, вероятно, пришелся бы впору человеку роста выше среднего. По виду плащ производил впечатление, что стоит к нему прикоснуться, чтобы он развалился. Если это и не был действительно плащ Магомета, то во всяком случае ему должна была считаться не одна сотня лет. Несколько времени все молча и сосредоточенно смотрели на эту святыню. Затем Джафар-Ходжа, прочтя про себя молитву, приложился к нему, поднялся, вытер руками бороду и отошел в сторону. За ним проделали то же самое и все присутствующее включительно до моих джигитов и скептика Ата-Мурада. Каждый из них клал на платок около плаща 20, 40 коп., кто-то положил даже рубль. Собравши деньги, Джафар-Ходжа уложил вещи обратно в сундук, запер его и приказал парням унести. Все как-то вздохнули свободнее и сбросили с себя торжественное настроение.

Подготовила Н. Александрова

Опубликовано в газете «Медина аль-Ислам», №109.