Арабский взгляд на «Подражания Корана» Пушкина

28-30 апреля в Санкт-Петербурге прошла XXX ежегодная сессия петербургских арабистов, которая в этом году была посвящена 125-летию со дня рождения академика И.Ю. Крачковского (4/16.III.1883 – 24.I.1951). В числе прочих докладов особый интерес вызвало сообщение руководителя независимого Русско-арабского культурного центра в Петербурге, кандидата исторических наук Назыма Маджида ад-Дейрави, который назывался «Подражания Корану» А.С. Пушкина: перевод на арабский с комментариями».

Перед переводчиком стояла непростая задача: как сделать обратный перевод, чтобы, не цитируя сам Коран, перевести Пушкина.

Прежде чем рассказать о работе ад-Дейрави, напомним о предыстории появления одного из самых знаменитых сочинений Пушкина, вошедшего не так давно и в обязательную школьную программу.

В ноябре 1824 года недавно прибывший из южной ссылки в северную Пушкин пишет из Михайловского (Псковская область) в Петербург брату Льву: «Я тружусь во славу Корана…». Что это значило, Льву было понятно, ибо он знал — ещё в октябре уже прославившийся в России своими стихами поэт приступил к «Подражаниям Корану»…

К тому времени русская интеллектуальная элита была «заражена» интересом к Востоку. Тем не менее некоторые исследователи считают, что обращение Пушкина к Корану было всё-таки неожиданным. Другие же, напротив, доказывают, что оно было «органичным» и даже… «неизбежным», хотя дело вовсе не в Востоке самом по себе. Собственных объяснений Пушкина, что побудило его обратиться к священной книге Востока, не известно. И всё же «ключ» к ответу есть: он в самом содержании «Подражаний». Но… их смысл уже более полутора столетий трактуется весьма по-разному.

М.Верёвкин перевёл Коран библейским церковнославянским стилем. Это предопределило восприятие Корана как книги, стилистически близкой пророческим книгам Ветхого завета.

Первым в русской поэзии обратившись к Корану, Пушкин использовал высокий библейский стиль М.Верёвкина и развил его. Решение это, конечно, было сознательным: ещё в начале 1824 года в руках Пушкина появился Коран в переводе на французский, сделанный Савари, – более точный, чем у Дю Рие и тем более у Верёвкина не «обременённый» библейской стилистикой. Пушкин критически относился к «чистым» стилизациям на восточный лад. Показательно его утверждение о том, что русский поэт «и в упоении восточной роскоши должен сохранять вкус и взор европейца». Выдающимся пушкинистом Б.Томашевским показано, что пушкинские «Подражания Корану» следуют хорошо разработанной в русской поэзии традиции духовных од и переложений псалмов, изощрённо использовавшей стилистику Священного писания. Четыре из девяти подражаний Пушкин написал в форме стансов; второе воспроизводит форму классического десятистишия, применявшегося исключительно в одах; восьмое также воспроизводит одическую строфу XVIII века; седьмое тоже близко по форме к оде; и лишь последнее, девятое приближается к жанру баллады. При всей восточной красочности «Подражания» — чистой воды русская поэзия.

Уже один только выбор стилистики сам по себе снимает вопрос о стремлении Пушкина к точности воспроизведения сур Корана. Освобождал его от этого и жанр цикла — подражание: широко используясь с древних времён корифеями восточной поэзии, он, по традиции, предполагал собственный голос «подражателя», свободное обращение с «образцом».

Сохранившиеся рабочие тетради Пушкина позволили исследователям детально проследить, как именно обходился поэт с образцом — текстами Корана. Поэт почтителен к священной книге мусульман, до самоизнурения стремится к точности. Однако при этом следует собственному, авторскому замыслу, подвигшему его к созданию «Подражаний Корану».

Каков же был замысел? «Подражания Корану» - лирическое произведение Пушкина, «подражательность» его служит лишь обновлению характера привычных метафор, придавая им особую колоритность благодаря «восточному стилю». Наиболее убедительное подтверждение тому — пушкинские черновики, в которых внесённые автором изменения оказываются отступлениями от текста Корана: отделывая свои стихи, Пушкин иной раз приносит в жертву и точное значение, и общий дух выбранных им мест из оригинала.

Да и самый выбор Пушкиным тем для подражаний свидетельствует о том, что он вовсе не намеревался дать представление русскому читателю о содержании религиозно-юридического кодекса мусульман. Поэт выбрал из Корана места вовсе не типичные для него, в пределах отобранного кое-что прибавляет и кое-что отбрасывает, а в обработке не считается с фразеологией Корана[1].  

Вернемся к сессии арабистов. Во время работы над стихотворением Пушкина Назыма ад-Дейрави читал переводы Корана, сделанные разными авторами: Веревкиным, Богуславским, Крачковским, Саблуковым, Османовым, Шумовским. Чтение переводов помогало ад-Дейрави лучше понять дух русского стихотворения Пушкина. Однако он обнаружил, что русские переводы не всегда точно отражают смысл сложных с точки зрения арабской грамматики оборотов, встречающихся в тех или иных айатах. Так, например, случилось с переводом фразы «ля уксиму» («клянусь» или «нет, клянусь»). В Коране она встречается более чем в 8 местах. Например, «Ля уксиму би хазал-баляд» («Клянусь эти городом»), «Ля уксиму би йаумил-кийама» («Клянусь Судным днем»). Если буквальный перевод фразы «ля уксиму» звучит, как «не клянусь», на самом деле она (в Коране) переводится как «клянусь».

Ад-Дейрави обнаружил, что у Веревкина, несмотря на то, что он переводил Коран с французского, смысл этого выражения правилен. Он перевел «ля уксиму» как «клянусь» или «да, клянусь». У Саблукова также перевод верен, он написал либо «да, клянусь» либо «нет, клянусь», что по смыслу одинаково. Неправильный перевод докладчик обнаружил у Богуславского. Он перевел эту фразу как «не клянусь». Крачковский в суре «ал-Баляд» («Город») пишет «не клянусь», а в остальных случаях «клянусь». Возможно, сначала ему были недоступны материалы толкований к Корану, и он написал «не клянусь». У Шумовского, как ни странно, написано точно также как у Крачковского (видимо последний использовал перевод Крачковского). У Османова – современного переводчика – также верно написано «клянусь». У Эльмира Кулиева перевод правильный, он пишет «о да, клянусь». Как заметил ад-Дейрави, если в дальнейшем данные переводы будут переиздаваться, то нужно обратить на эти тонкости особое внимание, поскольку неправильная интерпретация меняет суть Корана.

Что касается пушкинских «Подражаний Корану», то, по словам ад-Дейрави, перевод их на арабский оказался непростой работой. Для того чтобы понять, что хочет сказать Пушкин своим поэтическим слогом, необходимо точно знать из каких мест Корана поэт взял сюжеты, т.е. текст Корана является ключом к переводу «Подражаний» на арабский язык. По мнению ад-Дейрави, в стихах Пушкина использовано более 30 сур Корана и не менее 40 айатов (например, из «Корова», «Пещера», «Город», «Очищение веры», «Нахмурился» и т.д.). Важно, что форму «клянусь» он отразил совершенно точно, так, как это представлено в Коране. Форма «а ласту-ллази» - «разве не Я (Аллах)» – чисто кораническое высказывание – также часто используется Пушкиным (у поэта оно звучит как «Не я ль»).

Клянусь четой и нечетой,
Клянусь мечом и правой битвой,
Клянуся утренней звездой,
Клянусь вечернею молитвой:

Нет, не покинул я тебя.
Кого же в сень успокоенья
Я ввел, главу его любя,
И скрыл от зоркого гоненья?

Не я ль в день жажды напоил
Тебя пустынными водами?
Не я ль язык твой одарил
Могучей властью над умами?

Мужайся ж, презирай обман,
Стезею правды бодро следуй,
Люби сирот, и мой Коран
Дрожащей твари проповедуй.

В свою очередь сам ад-Дейрави переводил Пушкина как белый стих. По его мнению, возможны три варианта перевода названия «Подражания Корану». Первое «Таклид ал-Кур‘ан» (букв.- «Подражание Корану»), второе «Мин вахйи ал-Кур‘ан» («Навеянное Кораном»), третье  «Мин худат ал-Кур‘ан» («Под руководством Корана»). Переводчик остановился на названии «Мин вахйи ал-Кур‘ан» («Навеянное Кораном»), поскольку оно отражает религиозный контекст этих стихотворений.     

Ад-Дейрави отметил, что ряд мест «Подражаний» требует не буквального, а смыслового перевода, особенно те отрывки, которые касаются Пророка Мухаммада и его жен, так как русские слова, использованные Пушкином, несут при дословном переводе на арабский неуважительный оттенок. Далее доктор ад-Дейрави зачитал свой перевод на арабском... Когда он закончил, благодарные российские коллеги искренне зааплодировали ему за прекрасный перевод. Слушая даже отточенный арабский стих ад-Дейрави, в очередной раз охватило ощущение величия Корана и его неподражаемости ни на каком языке, неподражаемости, которая была сформулирована гениальной формулой и‘джаз ал-Кур‘ан.

Тимур БАТЫРКАЕВ

Санкт-Петербург

26.05.2008

Ссылки по теме: