RSS | PDA | Архив   Пятница 29 Март 2024 | 1433 х.
 

Преодоление противоречий в культурной и лингвистической реальностях на примере систем Востока и Запада

27.03.2008 14:19

А.А. Чернореченский

Сознанию стороннего наблюдателя, интересующегося событиями на международной политической арене, возникшие противоречия между двумя важнейшими культурными ареалами Востока и Запада могут показаться если не неразрешимыми, то вполне достаточными, чтобы усложнить и без того непростое взаимопонимание между цивилизациями. Глобальная деревня и бесконечно сужающийся в информационном отношении мир оставляют, с другой стороны, все меньше и меньше сомнений, что конфликты любого характера для всех нас хоть сколько-нибудь продуктивны. Контрпродуктивна и попытка в современном мире снимать нарождающиеся разногласия иначе, нежели за столом переговоров и с раскуренным кальяном.

В точности так же в рамках глобализации мира не имеет особого смысла отдалять опыт международных отношений, религиоведения и политологии от опыта межкультурной коммуникации, лингвистики и философии, поскольку, отталкиваясь от культурных референций, то есть отсылок к системе культуры, и от концептуальных моделей языка, мы можем устранить хотя бы часть непонимания, которое неизбежно возникает в случае неверного декодирования послания или же вследствие включения его в несоответствующую систематику.

Об этих противоречиях декодирования при переходе от одной концептуальной системы к другой мы и поведем речь ниже, высказывая, пусть и осторожную, но все же надежду, что наши общетеоретические замечания философской, культурологической и лингвистической направленности привнесут свою лепту в устранение преград к взаимопониманию как между системами религиозными (’ислам ’ vs. ’христианство ’), так и между системами светскими (’ценности1 ’ vs. ’ценности2 ’).

Для начала напомним, что любое противоречие возникает тогда и только тогда, когда существует некоторое противоречие нормам и правилам. Оговоримся сразу, что, какими бы ни были нормы и правила (правила языка, морали, религиозного поведения), они не могут быть определены в логических терминах истинности или ложности. Такие правила имманентно присутствуют сами по себе в рамках культуры. Любые нормы могут вызывать неприятие в системе другой культуры (или внутри самой культуры), и в этом случае можно вести речь о функциональном противоречии; либо же сами суждения о нормах и ограничениях оцениваются как истинные или как ложные, и тогда мы говорим о концептуально-логическом противоречии в сознании реципиентов (участников общения).

В случае конфликтного поведения двух или больше систем имеется, по крайней мере, три возможных выхода:

  • отказ от контакта и самоизоляция от системы, с которой возникает разногласие;

  • создание онтологически внеположных обеим системам кодов (или привлечение третьей, «незаинтересованной» системы);

  • актуализация, то есть приведение в действие, общих терминов и признаков, если таковые имеются.

Не будем долго останавливаться на первой и второй опциях, поскольку первую сразу будем считать функционально вредной для изменяющегося мира (в рамках межкультурной коммуникации она будет восприниматься как фиаско самой науки); создавать некоторую внеположную систему (согласно второй опции) было бы непродуктивно, утомительно и спорно, если первоначально не будет предпринято попытки разрешения философского противостояния культур без выхода за их пределы (ср. поговорку «Не выноси сор из избы»).

Для адекватного же функционирования третьей опции сначала необходимо описательно установить собственно причины разногласий. В концептуальной системе обывателя (увы, современные средства массовой информации только подливают масла в огонь, усугубляя смещение понятий) смешаны две достаточно разнородные систематики, которые выливаются в политических и религиозных противостояниях: с одной стороны, это культура Востока (с доминирующей установкой на религиозные ценности), а с другой стороны, это культура Запада (хоть и с установкой на ценности светского государства, но все же не без учета религиозных основ).

Поскольку в нашем эссе отдается предпочтение культурным и лингвофилософским системам, мы ставим в приоритет приведение примеров из этих областей, однако считаем, что предлагаемая модель снятия противоречий в пределе окажется небесполезным опытом на уровне любой рецепторной системы, в частности, и для религиоведения, и для политологии. Постулируем следующее: Преодолевая непонимание на уровне семиотических систем, мы находим отправную точку для взаимопонимания на уровне систем межэтнических, социальных, а в пределе – религиозных и политических.

Какова бы ни была причина разногласий, все они отталкиваются от структурных противоречий в системе культурных кодов. Эти противоречия будут анализироваться как на одном уровне, то есть на уровне главенства лингвистической реальности, так и на уровне перекрестного противоречия между кодами художественного мира (фиктивная бытийность, ассумптивный универсум автора, виртуальная реальность) и социальной реальности (то есть реальность не как текст в художественном понимании, но связанная либо с доксатическими установками некоторого набора людей (социума), виртуальными ограничениями политической жизни, научными таксономиями). Поскольку соотношение по горизонтали имеет гораздо больше общих признаков и проще прочитывается, мы, установив суть проблем, начнем с противоречий лингвистических.

Проблема первая. Попытка упрощать взаимоотношение ’Восток’ vs. ’Запад’ приводит к концептуальной ошибке: мы мыслим концепты Запада в аксиологическом мироощущении Востока и наоборот, а это, согласимся, контрпродуктивно, как если бы мы начали мыслить, скажем, медицину в терминах геологии. Одноуровневое соотношение, или соотношение по горизонтали, предполагает сопоставление реальности на одном и том же пласте, то есть либо на уровне ’социум1’ vs. ’социум2’ (это противопоставление оставляем за рамками статьи, поскольку касается социологии), либо на уровне ’искусство1’ vs. ’искусство2’ или ’язык1’ vs. ’язык2’. Даже на бытовом уровне противопоставление ’социум1’ vs. ’социум2’ (читай: Восток vs. Запад) обсуждается в достаточной мере полемично, но при том, что сама проблема уже давно очерчена, адекватных способов ее разрешения пока не предложено. Мы, однако, постулируем недоминантное взаимоотношение элементов одного таксономического класса между собой, тем более что категориальное противопоставление ‘Восток’ vs. ‘Запад’ не является диффузным (как, например, категория «игра», проанализированная Витгенштейном). Это значит, что ни одна из систем не должна доминировать в адекватном анализе – вне зависимости от того, говорим ли мы о лингвистической, художественной или социальной реальности.

Проблема вторая. Гораздо более сложный конструкт представляет собой соотнесение одновременно и двух миров, и двух реальностей по перекрестной диагонали, поскольку подобный категориальный сдвиг предполагает слом модели не на одном уровне, а на двух сразу. Для этого необходимо акцентировать внимание на понятии художественной реальности, которую, подобно виртуальному миру, было бы контрпродуктивно мыслить в терминах мира реального, ибо такая попытка в пределе оказывается абсурдом по типу кэрролловской сказки об Алисе (ср. шуточный вопрос: «Что вам больше нравится – телевизор или апельсины?»). Говоря в терминах, на которые мы указали в предыдущем микроразделе, можно сказать, что это конфликт по типу ’социум1’ vs. ’культурная реальность2’ или же ’социум2’ vs ’культурная реальность1’.

На предлагаемых нами схемах и с апелляцией к культурным явлениям обоих ареалов рассмотрим механизмы герменевтического декодирования и преодоления непонимания путем нахождения общих терминов, в рамках которых будет происходить толкование, а также укажем на возможные концептуальные ошибки в аргументировании, которые не просто возможны, но зачастую, по типу софизма, используются с целью сознательного приведения систем к контрадикции.

Лингвистическая реальность (соположение на одном уровне). Система языка накладывает на участников речевого акта ограничения по передаче информации: несоблюдение этих правил может привести к деформации послания.

Обратимся к примерам из грамматической структуры арабского языка в сопоставлении ее с системами европейских языков. Арабский язык предполагает «правило исключения избыточности», по которому существительные мужского рода сочетаются с числительными женского рода и наоборот: `’arba‘u say`вrat «четыре автомобиля» и иal`виat dur`ыs «три урока». Действительно, слово «автомобиль» в арабском является существительным женского рода, но сочетается с мужским числительным, в то время как существительное «урок», являясь существительным мужского рода, сочетается с женским. Хотя такое явление привычно для семитских языков, оно оказывается противоречащим здравому смыслу в языках индоевропейских. В самом деле, нельзя не встретить улыбкой конструкцию, экстраполирующую эту реальность на иной языковой ареал: рус. *«двадцать одна урок», фр. *«vingt et un leзons», шв. *«tjugo-ett lektioner».

Казалось бы, какие социокультурные и коммуникативные следствия может иметь проанализированный пример из лингвистической реальности? Если небрежность в употреблении рода числительных может быть воспринята говорящими на арабском как на родном в качестве курьеза или вообще быть незамеченной из деликатности к иностранцу, то сходная небрежность в отношении иных структурных элементов не обязательно может пройти незамеченной. Так, нельзя быть полностью уверенным в том, что невнимание к феномену рода арабского глагола не вызовет дискомфорта собеседника, если мужская форма будет употреблена по отношению к женщине или наоборот.

Именно здесь нам необходимо ввести понятия «ортофронии» (логичности) и «аллофронии» (нелогичности), широко применяемые Б.Т. Ганеевым в исследовании «Противоречия в языке и речи». В нашем случае употребление женского глагола двойственного числа в коммуникативной ситуации с двумя женщинами оказывается явлением ортофронным, в то время как употребление глагола множественного числа мужского рода к тем же женщинам оказывается аллофронным.

Все, однако, не так просто, если наличие этого феномена анализировать относительно европейских языков, в которых глагол рода не имеет в принципе (за исключением редких форм прошедшего времени, где используется причастие, изменяющееся по родам, как-то: французское «je suis assise» или его русский эквивалент «я села»). Таким образом, явление на системном уровне является аллофронным для европейских языков, но ортофронным для семитских, что нельзя не учитывать в процессе построения коммуникативного акта, если мы желаем избежать коммуникативного провала. Итак, отсутствие феномена в одной языковой системе репрезентации или другой системе ценностей не означает, что при взаимоположении систем мы можем игнорировать что-то только в силу отсутствия этого в другой системе. Очевидно, что уже даже в первом приближении нам необходимо установление лингвистического контекста с целью возможной нейтрализации противоречий, которые зачастую становятся отправной точкой для любого непонимания в целом.

Культурная реальность (соположение по двум уровням). Исследование культурной реальности дает наиболее яркое представление о том, насколько контрастными могут быть характеристические составляющие одного и того же явления в разных систематиках. Дело в том, что соположение уже по двум уровням (по перекрещивающемуся принципу, см. выше) оказывается более сложным, нежели прямое соотношение на уровне двух лингвистических реальностей.

Так как товарно-денежные отношения присутствуют как в восточной, так и в западной культуре, существуют и характеристические признаки, сравнение которых наглядно демонстрирует соположение двух реальностей в действии. Рассмотрим логические признаки и функционирование одного и того же сценария – частных торговых взаимоотношений («блошиный рынок», частное объявление) – на Востоке и на Западе и установим, имеются ли какие-то предпосылки для противоречия и возможного непонимания.

Западная торговая система предполагает, во-первых, установление фиксированной цены не только в крупных магазинах и в частных бутиках, но также на рынке, то есть семантический признак /торг уместен/ возможен только в заранее оговоренных случаях. Обратимся к текстам частных объявлений:

1. «Продается шуба, цена 1800 рублей. Без торга».

2. «Продается автомобиль Volvo, пробег 145 тыс. км. Цена тыс. Торг уместен».

Оба текста сводятся к следующим логическим схемам:

1ґ. «Имеется некий объект A, который субъект б готов передать субъекту в в обмен на некоторую сумму B. Неверно, что сумма B может меняться».

2ґ. «Имеется некий объект A, который субъект б готов передать субъекту в в обмен на некоторую сумму B. Неверно, что сумма B не может меняться».

Так или иначе, но торг в случае 1 окажется аллофронным (несоблюдение логического условия «Неверно, что сумма B может меняться» может поставить под сомнение достижение взаимопонимания покупателя и продавца), а в случае 2 – ортофронным, хотя стоит отметить, что отсутствие торга в случае 2 также уместно (возможно, покупателю непринципиальна цена, или он торопится с приобретением именно этого товара).

Восточная система предполагает торг в качестве обязательного элемента общения «продавец – покупатель»; требование игры в достижение соглашения об окончательной цене оказывается основополагающим для «подлинного» приобретения товара и для морального удовлетворения сторон. Таким образом, необязательная на Западе характеристика /торг уместен/ оказывается на Востоке имманентной. Рассмотрим логическую схему и возможные причины разногласий.

1. Субъект б имеет интенцию передать любому субъекту в некоторый объект A. За этот объект назначается обменное условие – сумма B, которая в обязательном порядке должна приобрести вид B-n через взаимодействие субъектов торга б и в.

Следствие 1. Конформность условию приводит к достижению результата, при этом предполагается, что как б, так и в остаются в удовлетворении – как моральном, так и материальном.

Следствие 2. Неконформность условию приводит к моментальному достижению результата, но хотя при этом как б, так и в остаются в материальном удовлетворении (получение денег и товара), б может ощутить дискомфорт, вызванный отсутствием обязательного в его концептуальной системе элемента.

Достаточно лишь беглого взгляда на представленные схемы, чтобы выявить тот минимальный элемент, который может привести к разногласию между представителями двух культур: даже при условии, если лингвистическое понимание обеспечено полностью, не выполняется условие «игра». Если европейская система придает меньшее значение наличию игрового элемента торга, то на Востоке именно этот ингерентный (присущий) признак обеспечивает адекватность функционирования товарно-денежных отношений двух субъектов, в то время как его отсутствие – к дисбалансу.

В общем же и целом нельзя не согласиться с Б.Т. Ганеевым, который утверждает, что «в языке заложено потенциальное противоречие, которое раскрывается в речи человека», а также с тем, что «наличие латентных значений, делающих семантику глоссем диффузной, способно одновременно вызвать противоречия и разрешить их».[1] Все вышесказанное имеет непосредственное значение и для аспектов художественной и культурной реальности, то есть постулат можно развить до положения, что противоречия заложены в самой системе культуры и в самом факте существования художественной реальности, но преодоление конфликта между любыми системами может быть найдено в пределах самих культур, без выхода на внешний уровень с целью привлечения каких-то дополнительных нейтрализующих элементов.

Примечания:

[1] Б.Т. Ганеев, «Противоречия в языке и речи», Уфа – 2006 – С. 446

Вы можете поместить ссылку на этот материал в свой блог, скопировав код ниже:

Для блога/форума/сайта:

< Код для вставки

Просмотр


Прямая ссылка на материал:
<a href="http://www.islamrf.ru/news/culture/islam-world/2237/">ISLAMRF.RU: Преодоление противоречий в культурной и лингвистической реальностях на примере систем Востока и Запада</a>