Исламский мир в меняющейся международно-политической системе

О. А. Колобов
д.и.н., профессор, заслуженный деятель науки РФ, академик РАЕН, декан факультета международных отношений Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского
(г. Нижний Новгород)

Современные международно-политические процессы получают все большее ускорение. Их влияние испытывают центры и периферия мировой цивилизации, находящиеся под мощным воздействием новых вызовов и угроз. Среди наиболее активных игроков мировой политики — исламский мир представляющий собой сложный конгломерат индивидов, групп, обществ, сообществ, объединенных богатейшими духовными ценностями, обладающими значительным потенциалом в любом конкретном измерении, но чрезвычайно противоречивый и буквально раздираемый противоречиями. Его новая отличительная характеристика — сетевое взаимодействие всех составных частей при необходимой иерархии и традиции как таковых, разумеется.

Исламский мир в отличие от других региональных и глобальных структур обладает мощнейшей мобилизационной силой. Он взывает к тому действию, которое объединяет одних и разъединяет других, часто вызывая неравномерность, способную пагубно отразится на стабильности любой системы.

При этом ассиметрия имеет весьма широкие масштабы, если речь идет о взаимодействии власти с обществом, методах достижения равновесия в любых аспектах жизнедеятельности и технологиях преодоления всевозможных вызовов и угроз безопасности в самых различных измерениях последней. Она проявляется на уровне рационального мышления и практики для лиц, принимающих решения (ЛПР) в ведущих странах мира, прежде всего лиц с пониженной социальной ответственностью (т.е. депутатов всех уровней — особенно в России) и просто людей, организованных или не организованных в коллективы.

Террористические акты в США 11 сентября 2001 г. открыли эпоху «мятежевойны» (в ряде трактатов этот термин звучит как «мятежвойна») наступление которой предсказал еще в начале 60-х годов русский военный ученый-эмигрант Евгений Месснер, определивший принципиальные особенности данного явления (отсутствие линии фронта и четких границ между противниками, превращение общественного сознания в объект воздействия, четырехмерное пространство воины — к трем традиционных добавляется информационно-психологическое измерение)[i]. Такие идеи послужили основой для разработки концепции «сетевого противоборства» военными аналитиками и политиками США.

Само возникновение «сетевых войн», как своеобразного суррогата силовой политики стало следствием появления ассиметричных угроз в современном мире[ii]. По определению экспертов Университета национальной обороны США ассиметричные угрозы безопасности — это «использование фактора неожиданности во всех его оперативных и тактических измерениях, а также использование оружия такими способами, которые не планируются США»[iii].

Первичные проявления ассиметричных угроз стали наблюдаться как явление именно в военной сфере. В ней же США производили и производят предварительное апробирование принципиально новой оперативной концепции противоборства, получившей название «network-centric warfare», т.е. собственно «сетевая война»[iv]. Постепенно слова превратились в дела, которые и привели к успеху в цветных революциях последнего времени. Что касается информационного превосходства Запада в целом, а США и НАТО в особенности, то оно более чем очевидно, что не скажешь о России, внешняя политика которой лишена нового содержания и далека от стратегии преодоления ассиметричных угроз безопасности на региональном и глобальном уровнях. О новейшей тактике и говорить не приходится, хотя тактика, применительно к сетевым войнам, которые зачастую становятся не механизмом борьбы с терроризмом и иными ассиметричными угрозами безопасности, а инструментом самого терроризма и трансграничной преступности и способом определенных политических задач, у США существует с конца 90-х годов XX в. Имеется ввиду роение — визуально аморфный, но преднамеренно скоординированный стратегический способ ударить со всех направлений в определенную точку (точки) посредством жизнестойкой пульсирующей силы. Тактика роения наиболее эффективна если она основана на развертывании бесчисленных маленьких, рассеянных, сетевых единиц маневра, силы которых сходятся к цели с многочисленных направлений. Основная задача (жизнестойкая пульсация) сети роя должна быть в состоянии быстро и незаметно соединиться вокруг цели, затем разъединиться и повторно рассеяться, сохраняя готовность объединиться для нового удара. Как показывает опыт Косово (1999 г.), события в Грузии (2004 г.), Кыргизии (2005 г.), на Украине (2004 г.) и во всех странах «цветных революций» в современной сетевой войне нападения осуществляются именно через «тактику роя», нежели через традиционную «тактику волн» («тактику накатов и откатов»). Данное обстоятельство, как впрочем и проект США противодействовать ассиметричным угрозам с помощью космического оружия, а также всевозможные доктрины утверждения «глобальной демократии» и расширения НАТО (особенно в евроазиатском аспекте) должны быть максимально учтены правящими кругами России. В действиях США и НАТО, где бы они не осуществлялись, есть концептуальный смысл. У нас такого нет, и это может обратиться бедой. В. В. Путин выстраивает государственную вертикаль, но не думает о возрастающем значении сетевых форм взаимодействия индивидов, групп, организаций: линейной (свойственной типичной цепи контрагентов), осевой («звезда», свойственная картелю), многоканальной (или матричной) сети. В результате новшеств со стороны России в преодолении ассиметричных угроз не предвидится, а они должны быть непременно.

Лицам, принимающим решения (ЛПР) в России, на наш взгляд, необходимо, прежде всего, пересмотреть отношение к глобализации, интеграции и демократизации как ключевых процессов организации жизни человечества (пока оно слишком негативно). Кроме того, важно изучение базовых концептов и стратегических действий США, их союзников и НАТО везде. С учетом качественной адаптации лучшего опыта противодействия новым вызовам и угрозам, чрезвычайно необходимо новое понимание значения терминов «soft power» и «soft security» не только на государственном российском уровне, а на уровне совместных, матричных, многоканальных типах горизонтального сетевого взаимодействия акторов мировой политики в условиях взаимозависимости.

Тогда и только тогда будут созданы весомые предпосылки к установлению равновесия в сложной мировой политической системе будущего.

Коррективы восприятия российскими ЛПР возможностей и перспектив ислама в новом мировом порядке совершенно необходимы. Они позволяют выработать более эффективную стратегию противостояния международному терроризму и правильно определить закономерности нарочито нагнетаемого Западом в целом страха на фоне католической исламофобии повсеместно, поскольку ужас должен создать предпосылки для «управляемого хаоса» в «глобальном обществе риска».

Данные технологии, кстати, отнюдь не новы. Они известны человечеству с библейских времен. В Египте, в частности, более двух с половиной тысяч лет назад были последовательно осуществлены десять террористических акций, известных как «казни египетские». Тогда, как известно, были широко применены биологические, бактериологические, экологические, химические и другие средства массового уничтожения. Делалось это для устрашения фараона, державшего в рабстве евреев, но огромные жертвы понес народ Египта5.

Ситуация в Чечне и вокруг нее не случайно создала целый комплекс проблем, которые вылились для России в терроризм, захват заложников, посягательство на жизнь государственных и общественных деятелей, а также другие проявления преступной деятельности6. Она полна парадоксов, которые, однако, не имеют к исламу такого отношения, как хотелось бы многим недоброжелателям мусульман. Для исламского мира важна справедливость. Именно поэтому необходимо усиление внимания представителей других культур и конфессий, действующих преимущественно в индустриально развитых странах на социальные нужды мусульман. Если они будут учтены, то конфликтное поле сузится значительно. Что касается терроризма, то он интернационален по сути своей применимости и целеполагания. К исламу и только к нему его отнести невозможно. Более того, для ЛПР различных уровней, во всех государствах мира без исключения — технологически неверно.

По большому счету, преступникам всех мастей безразлично, кто конкретно страдает. Они направляют свои усилия не столько на страдания конкретных людей, сколько воздействуют на все общество и государство7. Именно поэтому в меняющейся международно-политической системе государственные рычаги регулирования общественно-политических процессов должны приводиться в движение с максимальным учетом действенности масс, всевозможных других социальных факторов. Таким образом, новейшие технологии управления окажутся более эффективными и обращенными к позитивному восприятию, диалогу, конструктивному сотрудничеству одних цивилизаций с другими во имя добра, просвещения и прогресса. При этом возможности исламского мира должны быть оценены по достоинству.

Примечания:

1. Месснер Е.Э. Всемирная мятежвойна. — Жуковский; М.: Кучкого поле, 2004. — 105–130, 131–307, 370–440.

2. Подробнее см.: Колобов А.О., Сила, полная решимости?.. (О специальных операциях США и их союзников и влиятельных международных организаций в современной мировой политике). Монография. — Нижний Новгород: Изд-во «Махинур», 2005. с. 3–157

3. Независимое военное обозрение, 15.02.2002.

4. Там же.

5. Ветхий Завет, кн. Исход 5–12.

6. Нечипоренко О.М. Современная политическая Россия (компакт диск).

7. Стригин Е. Жертвоприношение Коржакова — М.: Алгоритм, 2005. — С. 316–317.